Седьмое Правило Волшебника или Столпы Творения - Страница 2

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Если она не отыщет ничего, объясняющего присутствие солдата здесь, то будет лучше всего спрятать тело с надеждой, что никто никогда его не найдет. Даже пусть разразится дождь, ей следует спрятать его как можно быстрее. Тогда никто никогда не узнает судьбу солдата.

Она заставила себя засунуть руку в карман его брюк до самого дна. Бедро мертвеца было, как дерево. Пальцы Дженнсен торопливо захватили горсть мелких предметов. Судорожно вздохнув от страха, она вытащила сжатый кулак, низко склонилась в сгущающейся темноте и раскрыла ладонь, чтобы посмотреть. Сверху был кремень, костяные пуговицы, маленький моток веревки и сложенный носовой платок. Дженнсен пальцем сдвинула веревку и кремень. Под ними оказалась горсть монет – серебряных и золотых. Дженнсен тихо присвистнула, увидев такое богатство. Она никогда не думала, что солдаты могут быть настолько богаты, но у этого человека было пять золотых марок и большое число серебряных. По любым стандартам это был настоящий капитал. И серебряные пенни (не медь, а настоящее серебро!) казались незначительными рядом с золотыми монетами, хотя, видимо, и они одни составляли сумму большую, чем та, что Дженнсен потратила за все свои двадцать лет жизни.

Ей пришло в голову, что она впервые в жизни держит в руках золотые – и даже серебряные – марки.

А еще мелькнула мысль, что ее действия очень смахивают на мародерство.

И не было в карманах никакого пустячка, так или иначе связанного с неизвестной женщиной. И ничего не поясняло, кем был погибший солдат.

Дженнсен снова поморщилась, когда ей пришлось исполнить очередную неприятную обязанность – положить вещи назад, в карман. Несколько серебряных монет выскользнуло у нее из руки. Она подняла их с влажной, мерзлой земли и заставила себя вернуть на место.

Пролить свет на личность погибшего мог его заплечный мешок. Но на нем распростерлось тело, и Дженнсен не была уверена, что хочет заглянуть туда, тем более что там могут оказаться одни лишь припасы. Все самое ценное он скорее всего носил в карманах. Как листок бумаги...

Она решила, что осталось осмотреть оружие и амуницию. На солдате были прочные кожаные доспехи, прикрытые темным плащом и мундиром. На бедре висел зловеще острый меч в потрепанных ножнах из черной кожи. Посередине меч был сломан – несомненно, в результате падения с тропы.

Взгляд Дженнсен остановился на ноже, прикрепленном к ремню. Увидев нож, она похолодела, но тут же вспомнила, что владелец его мертв. Рукоять ножа, поблескивающая в полумраке, привлекла ее внимание прежде всего. Дженнсен была уверена, что ни один обычный солдат не должен иметь столь искусно выделанного ножа. Это явно один из самых дорогих ножей, которые она видела в своей жизни.

На серебряной рукояти была затейливо выгравирована буква «Р».

Как же все-таки красива эта вещь!

С юного возраста мать учила дочь обращению с ножом. Как было бы хорошо, окажись у матери такой нож!..

«Дженнсен».

Она вскочила.

Не сейчас! Милостивые духи, не сейчас! Не здесь...

«Дженнсен».

Дженнсен принадлежала к числу людей, которые мало что не любят в жизни, но этот голос она не любила.

И она проигнорировала его, как и всегда, заставив свои пальцы ощупывать тело. Проверила кожаные ремни. Нет ли в них потайных мест?.. Увы, нет. И мундир простого покроя, без карманов...

«Дженнсен».

Она стиснула зубы.

– Оставь меня, – произнесла она вслух, но тихо.

«Дженнсен».

На этот раз голос прозвучал по-другому. Будто был не в голове, как это казалось обычно.

– Оставь меня в покое, – простонала она.

«Сдавайся», – прозвучал безжизненный невнятный голос.

Дженнсен подняла голову и увидела, что глаза мертвеца пристально смотрят на нее.

Первый порыв завывающего ветра, предвестника холодного дождя, обрушился на нее. Словно ледяные пальцы духов начали ласкать лицо...

Сердце Дженнсен бешено застучало. Она задышала прерывисто и скрипуче. Словно шелк цеплялся за сухую кожу... Взгляд широко раскрытых глаз был устремлен на лицо мертвого солдата. А потом она отскочила, поскальзываясь на мелких камнях.

С ее стороны так вести себя было глупо, и она это знала. Человек мертв. Он не смотрит на нее. Он просто не может смотреть на нее. Его немигающий взгляд мертв. Он сейчас, как связка снулой рыбы. Рыбины ни на что не смотрят. И он не смотрит. Это ей только кажется.

Но даже если его глаза мертвы, она будет глядеть на него, чтобы убедиться, что он на нее не смотрит...

«Дженнсен».

Над высоким гранитным утесом раскачивались на ветру сосны. Оставшиеся без листвы клен и дуб размахивали своими скелетообразными ветвями, но Дженнсен ничего вокруг не видела. Она не сводила глаз с мертвеца. И прислушивалась, не раздастся ли голос.

Однако губы мертвеца были неподвижны. Дженнсен знала, что так и должно быть. Голос раздавался в ее голове.

Лицо погибшего по-прежнему было повернуто в сторону тропы, откуда он упал, хотя сейчас Дженнсен казалось, что оно обращено в ее сторону. И она крепко сжала рукоять своего ножа.

«Дженнсен».

– Оставь меня. Я не сдамся.

Она никогда не понимала, почему голос желает, чтобы она сдалась. Он был с нею всю ее жизнь, но никогда ничего не объяснял. И в этой двойственности она находила успокоение.

Как будто отвечая на ее мысли, голос раздался вновь:

«Откажись от своей плоти, Дженнсен».

Дженнсен не могла вздохнуть.

«Откажись от своей воли».

Она в ужасе сглотнула. Он никогда не говорил так раньше – чтобы она могла понять все слова.

Она едва различала этот голос, когда засыпала. Он звал ее издали, безжизненным шепотом. Он произносил разные фразы – она знала это, но никогда не могла различить ничего, кроме собственного имени да пугающего короткого призыва сдаться. Это слово всегда звучало более отчетливо, чем остальные. Она всегда слышала его и не могла расслышать других слов.